Рука и сердце [сборник litres] - Элизабет Гаскелл

– Дело в том, что вам ничего не известно, да и мне тоже. Ничье сердце, тем более сердце отца, не в состоянии выдержать его непрекращающиеся стоны, – правда, он, бедняжка, без сознания и не чувствует боли; но он так жалобно всхлипывает, стоит ей на мгновение прекратить носить его взад и вперед по комнате, – поневоле возблагодаришь Бога, удержавшего тебя от гибельности брака. Сил нет смотреть на отца, который глаз не спускает с нее, пока она ходит туда-сюда с прижавшимся к ней ребенком на руках; малыш опустил головку ей на плечо, а Мюллер все просит его открыть глазки и поиграть с папой, а бедный крошка уже и плакать не может, только пищит, как птенчик. Я завтра приду рано, хотя к тому времени и без моей помощи жизнь или смерть возьмет верх.

Ночью я спал беспокойно, мне снился виноградник: тележки, на которых вместо корзин с виноградом стояли маленькие гробы и дочь пастора отбирала у Теклы умирающего ребенка; ужасная, изматывающая ночь! Проснулся поздно, когда дневной свет уже заливал мою комнату; никто так и не пришел разбудить меня! Что причиной тому: жизнь или смерть? Я встал с кровати и как можно скорее оделся, хотя после вчерашнего дня все тело ломило от усталости. Вышел в гостиную; стол был накрыт к завтраку, но в комнате ни души. Я прошел вглубь дома и поднялся по лестнице, бессознательно пытаясь найти ту единственную комнату, где получу ответ на свой вопрос. У одной из дверей я обнаружил плачущую Лоттхен; увидев меня в столь непривычном месте, она вздрогнула и рассыпалась в извинениях, прерываемых слезами и улыбками, пока она сообщала мне, что, как сказал доктор, опасность миновала и Макс крепко и спокойно спит на руках у Теклы, которая была с ним всю прошлую ночь напролет.

– Взгляните на него, сударь, только входите потихоньку; одна радость смотреть на него сегодня; ступайте осторожно, сударь!

Она отворила дверь комнаты. Я увидел, что Текла сидит, опираясь на подушки и положив ноги на табуретки, держа на руках свою нелегкую ношу и склоняясь над ней с выражением самой нежной любви. Неподалеку стояла растрепанная и заплаканная фройляйн, помешивая или приправляя горячий суп, а рядом с ней нетерпеливо переминался с ноги на ногу хозяин. Как только суп достаточно остыл или был приправлен по вкусу, он взял миску, подошел к Текле и что-то едва слышно сказал ей; она подняла голову, и я разглядел ее лицо: бледное, измученное бессонной ночью, но с тем мягким, спокойным выражением, которого я не видел несколько недель. Фриц Мюллер принялся кормить ее с ложки, потому что ее руки были заняты ребенком; мне невольно вспомнился рассказ миссис Инчбальд с прелестным описанием того, с каким волнением Доррифорт кормит мисс Милнер; если я не ошибаюсь, она сравнивает его с мягкосердечным мальчиком, заботящимся о своей любимой птичке, утрата которой омрачила бы радость его каникул [49]. Мы бесшумно притворили дверь, чтобы не разбудить спящего ребенка. Лоттхен принесла мне хлеб и кофе; по малейшему поводу она то смеялась, то плакала. И право, не знаю, по наивности или от лукавства задала вопрос:

– Как думаете, сударь, Текла сегодня уйдет?

Днем я услышал шаги Теклы за своими временными ширмами. Я сразу узнал их. Она остановилась на минутку, прежде чем предстать перед моим взором.

Она пыталась сохранять свой обычный собранный вид, но, возможно, из-за того, что ночное бдение немного ослабило ее крепкие нервы, в уголках ее рта играла легкая улыбка, а опущенные веки скрывали глаза от любопытных взглядов.

– Я подумала, вам хочется узнать: доктор сказал, что Максу теперь ничего не грозит. Нужен только уход.

– Благодарю вас, Текла; доктор уже был у меня сегодня и сообщил мне эту новость, и я искренне ей рад.

Она подошла к окну и мгновение смотрела на виноградники. Сегодня там вновь было много людей, хотя мы, поглощенные своей домашней заботой, совсем забыли о винограде. Вдруг она повернулась ко мне, и я увидел, что лицо ее зарделось от смущения. В следующую минуту с улицы вошел герр Мюллер.

– Она уже сказала вам, сударь? – спросил он и, взяв ее за руку и весь светясь от счастья, обратился к ней: – Ты уже сказала нашему доброму другу?

– Нет. Я собиралась, но не знала, с чего начать.

– Тогда я тебе подскажу. Повторяй за мной: я вела себя как своенравная глупая женщина…

Сдерживая смех, она высвободила свою руку:

– Я глупая женщина, потому что согласилась выйти за него замуж. Но он еще глупее, потому что хочет жениться на мне. Вот и все, что я скажу.

– А я уже послал Бабетт с пастором во Франкфурт. Он все объяснит фрау Шмидт, а Бабетт пока послужит у нее. Когда Макс совсем выздоровеет и ему можно будет переменить обстановку, как советует доктор, ты отвезешь его в Альтенар, и я тоже туда приеду познакомиться с твоей родней и с твоим отцом. И еще до Рождества этот господин, наш друг, станцует на нашей свадьбе.

– Друзья мои, мне пора возвращаться домой, в Англию. Может быть, мы вместе доедем до Ремагена. А в будущем году я непременно вернусь в Хеппенхайм повидаться с вами.

Так оно и случилось. Мы все вместе выехали из Хеппенхайма в чудесный день первого ноября – День Всех Святых. А накануне я видел, как Фриц и Текла вели малышку Лину на кладбище, место упокоения, положить венок бессмертников на могилу ее матери. Да пребудет мир с усопшими и с живыми!

Аллюзия на слова Джона Мильтона: «Создан муж / Для Бога только, и жена для Бога, / В своем супруге» («Потерянный рай», 4: 299. Перевод Арк. Штейнберга).

Аллюзия на притчу о блудном сыне: «…этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 24).

Из стихотворения «Детский портрет» английского поэта и драматурга Барри Корнуолла (наст. имя Брайан Уоллер Проктер; 1787–1874), изданного в сборнике «Английские песни» (1832).

Согласно Библии, Исмаил (Измаил) – старший сын Авраама, первого из трех еврейских патриархов, от рабыни Агари: «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него» (Быт. 16: 12).

«И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось